Метеор, едва заметный в апрельском небе, оставил длинную черту и упал в где-то в тундре. Шурыгин сомневался, смогла ли его различить камера на плече.

— Кость, — сказал старый Илко.

— Что? — не понял Шурыгин.

— Великий Тюлень ловит рыбу и ест ее, а кости роняет к нам. Так устроен мир. Кость дает жизнь, жизнь дает кость. Великий Тюлень плавает по спирали, ест старую жизнь, разбрасывает кости новой.

Шурыгин обернулся, прикидывая, куда бы мог приземлиться метеорит, будь он чуть побольше.

— А вы сами-то эти кости находили?

По лицу Илко улыбчиво заструились морщины. Он раскинул руки, будто обнимая весь мир: небо, спокойное море, разномастные домишки ненецкого селения.

— Что их искать. Вот же они, вокруг.

Шурыгин покачал головой: ненцы Новой Земли всегда были готовы поболтать, поделиться сказками и легендами, рассказать о Великом Тюлене. Однако все это не очень вязалось с традиционными верованиями народов Севера и представлениями самого Шурыгина. Довольно примитивная история о верховном божестве то и дело перемежалась рассуждениями о космосе, метафорических звездах, галактиках и других вещах, чуждых ненецкому эпосу. За месяц, проведенный здесь, Шурыгин так и не смог создать более-менее стройной системы, а первые результаты уже хотелось бы послать в Москву.

— Здесь тоже падала кость? — предпринял безнадежную попытку Шурыгин.

Выражение лица Илко не изменилось.

— Все началось с кости, — наконец сказал он. — Рыба разная, кости разные, мы дети… Да вот, смотри. — Он показал узловатым пальцем на пробегавшего мимо краба. — Будь у меня кусочек порченой рыбы, я бы поделился с ним. Без еды он бы умер. Но значит ли это, что я даю ему жизнь? Или ему дает жизнь рыба? Или ему дает жизнь рыбак? Или жена рыбака, случайно испортившая рыбу?

В этот момент Илко замолчал, и Шурыгин не сразу понял, что тот ждет ответа.

— Но краб наверняка найдет еще еды, — сказал он.

Илко довольно кивнул:

— Росток истины есть в твоих словах. И кто тогда покормил краба? Камень, о который ударилась рыба? Море, выбросившее рыбу на берег? Чайка, добывшая рыбу? Песец, спугнувший чайку? Без всего этого не было бы краба, без краба не было бы твоего понимания, без твоего понимания не было бы тебя. Таков закон.

Шурыгин вздохнул. Илко посмотрел на него снисходительно:

— Завтра на закате придут сыновья Великого Тюленя. Ты сам все увидишь.

Вернувшись в свою хибарку, Шурыгин достал смартфон и набрал жене. С тех пор, как они прилетели на Новую Землю, прошел месяц. Настя уехала в другое селение, в тридцати километрах к югу. Все это время Шурыгин думал, что жене повезло больше: ее подопечные ничем не выделялись, их легенды полностью соответствовали ненецкой мифологии. Вот разве только о своих северных соседях они предпочитали не распространяться. В результате, Настя уже отослала несколько отчетов и в теории готова была уезжать. Перед Шурыгиным стоял выбор: либо последовать за ней с пустыми руками, либо остаться здесь без нее на неопределенное время. Но теперь, после слов Илко, впереди забрезжила надежда на то, что все изменится.

Настя ответила не сразу. На заднем плане заходился в плаче ребенок.

— У Яляне зубки режутся. Ты что хотел, Гош?

— И тебе добрый вечер! У нас завтра будет интересно. Какой-то ритуал хотят провести.

— Наконец-то. Философы твои хоть что-то прояснят, — с легкой насмешкой сказала Настя.

— Хочешь, подключайся вечером к трансляции. Обещали на закате.

— Ой, да бог с ними, с твоими великими тюленями, Шурыгин. У меня свадьба завтра, не у меня, в смысле, но ты понял. Отчет просто скинь.

— Могла бы и приехать, — обиженно буркнул Шурыгин, предварительно убедившись, что повесил трубку.

Настя с самого начала скептически относилась к историям, которые ей рассказывал Шурыгин. Разбираясь в культуре ненцев ничуть не хуже его, она никак не могла поверить, что в эпосе отдельного селения могли возникнуть подобные представления о космогонии. Но теперь Шурыгин надеялся отыграться. А там, возможно, и докторская не за горами.

Спать он ложился в приподнятом настроении.

Откуда же Шурыгину было знать, как все обернется и чем окажется ритуал. Отфыркиваясь, он греб к берегу, с трудом удерживая на плаву Неко, старшую внучку Илко. Та визжала и отбивалась.

Рядом с ними плыли тюлени. Их было так много, что вода, казалось, бурлила от гладких тел. Шурыгин то и дело крутил головой по сторонам, хоть и знал, что рискует утонуть сам и погубить Неко, но тюлени были везде — спереди, сзади, снизу — они неотступно следовали за ними, да еще смотрели странными черными глазами. Съедят — не съедят? Утопят — оставят?

Дура, ну хоть ты не бейся в руках, дай выплыть.

Шурыгин напряг последние силы и взмолился про себя первому пришедшему на ум божеству — Великому Тюленю. В довольно ультимативной и экспрессивной форме.

Ближе к полуночи позвонила Настя.

— Как ритуал? — поинтересовалась она. — Что-то ничего от тебя не получила.

Шурыгин не смог сдержать истеричный смешок:

— Ритуал? — переспросил он. — Эти кретины, эти дикари…

— Так, что произошло? — насторожилась Настя.

— Да тут тюленям жертвы приносят! Человеческие, Насть!

— Гош, не шути так.

— Да какие уж тут шутки! Они девку привязали к шесту и тюленям на съедение оставили. Еле спас. Камера чудом не накрылась.

— Может, ты что понял не так?

Шурыгин задумался. Он вспоминал недоуменные лица ненцев, визги Неко и тюленьи туши, окружившие девушку плотным кольцом.

— Вряд ли, — сказал он уже спокойнее. — Но я завтра из старого Илко всю душу вытрясу, пока правду не расскажет.

— Может, поедем уже? Странные они, как бы чужака в жертву не принесли, понимаешь, о чем я?

Шурыгин нервно хмыкнул.

— Кишка тонка.

Илко долго смеялся, хлопал себя рукой по бедру, утирал слезы.

— Так вот почему ты все испортил, — сказал он наконец. — А мы-то на тебя разозлились. Сыновья Великого Тюленя приходят только раз в год. Но ты человек с душой, а торопиться нам некуда.

— Что все-таки произошло? — нетерпеливо спросил Шурыгин.

— Я уже сказал все, что мог сказать словами. Но если ты хочешь узнать то, что словами сказать нельзя, тебе надо спрашивать не нас.

— А кого тогда?

— Если ты пойдешь на север, до большого пролива между островами, то найдешь место, где живут сыновья Великого Тюленя. Они расскажут тебе остальное.

Шурыгин почувствовал, что сходит с ума. Обещание разговора с тюленями надежды не вселяло. Рассказать об этом жене? Кому-то из коллег? Да над ним все этнографическое сообщество не один год смеяться будет. Может, придушить несносного старика, взять жену в охапку и бежать, бежать из этого Великим Тюленем проклятого места?

Сбежать Шурыгин не успел: банально слег с температурой и отвратительно тяжелой, чугунной головой. До того, как отключиться, послал сообщение Насте, да запер, на всякий случай, дверь своей хибарки. Придут еще, в самом деле, приносить в жертву теперь его. А кого волнует, что сказал старый Илко, есть у него душа или вышла вся.

Дальнейшее Шурыгин помнил отрывками: и причитания невесть откуда взявшейся Насти, и слившиеся в одно пятно лица местных. Впрочем, старого Илко ему различить удавалось всегда. Настя приходила и приносила пахнущие химией лекарства, после которых Шурыгин обливался потом и на какое-то время забывался дурным сном. Илко смотрел, молчал, а иногда пел, не размыкая губ, и издавал смешные лающие звуки. Тогда Шурыгину становилось легче дышать и прояснялась голова. Болезнь отступала на задний план, оставались вопросы, один другого страшнее и любопытнее. Но Илко на них не отвечал, только улыбался и кивал, не суетись, мол, дурачок, успеешь еще. И Шурыгин ложился обратно, а там подоспевала дурнота, и за ней следом — слабость и забытье.

А совсем-совсем редко Шурыгину снились странные вещи. Ему виделись падающие с неба кости, на полпути превращающиеся в метеориты, он пытался смотреть наверх, туда, откуда они упали, но чей-то ехидный голос шептал на ухо, что он ищет не то и смотрит не там. Шурыгин пытался оглядеться вокруг, но видел только бесконечное море, то ли воды, то ли звезд, а потом в дело вмешивалась противная реальность со своим химическим запахом.

Однажды он хотел оттолкнуть чью-то руку, чтобы досмотреть и понять, что же там такое вокруг, безбрежное и молчаливое, но, оказалось, схватился за Настю и пришел в себя.

В хибарке царил полумрак, а Настя — настоящая, родная, с бутылочкой антибиотика в руке — смотрела на него, как на призрака. Шурыгин сел на кровати и протер глаза.

— Слава богу, — выдохнула Настя. — Слава богу. И только попробуй меня так еще раз напугать.

У Шурыгина накопилось слишком много вопросов, и он не знал, с чего начать. Но у Насти, как оказалось, были свои планы на этот разговор.

— Гош, давай уедем, — сказала она жалобно. — Еще через пару дней окрепнешь, и в Москву.

Шурыгин встрепенулся:

— Ты… я… Погоди. Настёна, ты сколько здесь торчишь?

— Двенадцать дней.

— Что-нибудь выяснила?

Настя сердито всплеснула руками:

— Да ты тронулся никак. Обычные ненцы, такие же, как мои, домик мне отдельный выделили, Илко от тебя ни на шаг не отходил. Неко я видела. Беременна она, мне показалось. Какие ритуалы, тюлени и жертвоприношения? Гош, поедем, воспаление легких — это не шутки.

Он нетерпеливо отмахнулся от ее слов. Что значит "такие же"? Этого не может быть, здесь нужно остаться, исследовать проблему, понять, что происходит.

— Шурыгин, если ты со мной не поедешь…

— Настя! — почти взмолился он. — Я так близко подошел к открытию, у меня есть чувство, что…

— Либо я, либо ненцы, — не сдалась она.

Еще через две минуты дверь его хибарки оглушительно хлопнула, и Шурыгин потянулся за упавшим пузырьком с микстурой.

Илко сидел все там же, на берегу, сцепив на животе просоленные пальцы и безмятежно наблюдая подернутое облаками небо. Будто и не было двух недель болезни. Будто ничего странного не произошло.

— Вода дает жизнь, — невозмутимо произнес он, — вода отбирает жизнь. К воде нельзя относиться небрежно. Как ты.

— Ты мне помог, — сказал Шурыгин. — Спасибо. Как ты это сделал?

— Все мы — внуки Великого Тюленя. Его знания так велики, что не вмещаются в нас. Но иногда нам удается ухватить их малую крупицу.

Шурыгин посмотрел на север.

— Далеко они? — спросил он.

— За день дойдешь, — ответил Илко.

Отправляться он решил не сразу, еще денек провалялся в постели, пока не понял, что действительно дойдет. Его провожали удивленными взглядами, будто не понимали, зачем ему нужно на север. То, что ненцы знали, кого Шурыгин собирается искать, тот почему-то не сомневался.

Он шел поначалу вдоль моря, но первая же губа отодвинула его вглубь, принудила вытащить компас и топать через ровную, утыканную карликовыми березами тундру. Шагать было до странности легко, в голове словно светился маяк, указывающий правильный путь. Камера, в режиме реального времени отсылающая данные в столицу, работала, как часы. Шурыгин предполагал, что так благотворно на него действует выздоровление после тяжелой болезни.

Низкое весеннее солнце стояло за его спиной, когда он вдруг вышел к проливу. И почти сразу же увидел тюленей. Они лежали, лениво почесываясь, на каменистом пятачке у берега. Некоторые заметили Шурыгина, повернули головы, и тот невольно вспомнил глаза ненцев — угольно черные, почти такие же, как у животных.

Он подошел поближе. Все больше тюленей перекатывалось на другой бок, чтобы посмотреть на него. Их лапы показались ему необычными. Он подошел поближе и обмер — на ластах росли будто короткие толстые пальцы, оканчивающиеся когтями. Шурыгин остановился. Он не знал, что делать. Тюлени непроницаемо следили за ним, с любопытством, не испытывая ни толики страха. Он же их боялся.

И тут посреди лежбища началось движение. Откуда-то из центра тащился старый, толстый тюлень. Его шкура была серой, неоднородной, будто в оспинах. Он медленно подтягивался вперед на своих кошмарных недопальцах, устало тычась мордой в скалы, пока не дополз до самого края каменистого пятачка. И тогда он поднял голову и слезящимися глазами посмотрел на человека.

Шурыгин рухнул в темноту.

Он летел сквозь вселенную, облетал галактики, пробовал на ощупь туманности. Все знания мира вливались в него, но их было так много, и они были так сложны, что мозг взбунтовался, мгновенно очищаясь от этой информации. Он видел существ, чей вид свел бы его с ума, если бы он мгновенно не забывал их, освобождая место для логики, первая же аксиома которой разрушила бы смысл его жизни. Но ее он тоже забыл, как забыл и песни квазаров, и чертежи черных дыр, и формулы столкновения галактик. Он видел существ, которые хранили все эти знания, но не могли рассказать о них, ибо язык их был столь сложен, что у человека не было никакой возможности понять его.

Он видел, как космический корабль, на котором прилетели эти существа — хотя вернее было бы сказать, сущность, с чьей помощью они оказались здесь — аннигилировала почти сотню лет назад, и они, не в силах долго сохранять себя бесформенными, вселились в первых попавшихся подходящих животных.

В тюленей.

А потом они стали искать способ вернуться. Им нужно было донести свои знания до людей. И они не нашли лучшего способа, чем создание переводчиков. Потратив часть драгоценной силы, которая у них еще оставалась, они немного перестроили свой организм, чтобы он стал достаточно хорошо совместим с человеческим. Даже слишком хорошо. С каждым поколением ненцы Новой Земли становились чуть восприимчивее, чуть более открыты языку…

И тут раздался звон.

Шурыгин вывалился из бездны на мерзлую землю, ошалело нащупал смартфон. Поднес его к уху.

— Вы что там делаете?! — рявкнула трубка. — Уходите немедленно! Туда летит бомбардировщик. Планируется испытание тактического ядерного заряда.

— Но как… но здесь же… Этого нельзя делать! Тут тюлени!

— Именно поэтому… — трубка осеклась. — Решение принято! Уходите как можно скорее!

С минуту изваяние Шурыгина слушало тишину.

А потом он истошно заорал, побежал к тюленям и стал толкать их, пинать ногами, тащить за ласты, за пальцы, за усы. Он кричал, чтобы они убирались прочь, что они все умрут, если останутся, что им нельзя здесь быть, никому нельзя здесь быть. А когда он повернулся к большому седому тюленю, то мог бы поклясться, что морда того изогнулась в счастливую, умиротворенную ухмылку. Он увидел в глазах существа ядерный взрыв, огромное количество энергии, которое не просто сдерет с него тюленью оболочку, но и даст ему достаточно энергии для возвращения домой.

А затем старый тюлень невероятно грациозно для такой туши изогнулся и сбил задними ластами Шурыгина в воду Карского моря. Последнее, что почувствовал тот, погружаясь в другую, привычную тьму забвения, были чьи-то сильные, уверенные толчки, куда-то несущие его сквозь морскую толщу, настойчиво, торопливо.

Им нужно было еще успеть вернуться.

Старинные часы — массивные, старомодные, под самый потолок — медленно, с оттяжечкой, щелкнули часовой стрелкой на цифре девять. В их неспешный бой привычно вклинилась какофония будильников, звучащих из соседней квартиры. Дэн высунулся в окно и заорал вверх:

— Выключи шарманку, скотина!

Скотина шарманку не выключил. Он никогда этого не делал. Звон стих, сменившись басовитым тиканьем, барабанным соло, и, наконец, вокалом Гилмора, всегда вступающим в девять ноль две. Обычное начало дня в этом доме.

Дэн часто недоумевал, почему придурку из соседнего подъезда, ежедневно включающему Пинк Флойд на полную катушку, до сих пор не набили морду. Ругался он, впрочем, без души, в первую очередь на публику в лице Фредерики. Он понимал, что песня стала уже частью их жизни, ее выучили все жители, ею пропитались сами стены. Утверждали, что ее слышали даже в исполнении местных воробьев. Дэн говорил, что уже не помнит, когда просыпался без песни.

Фредди охотно соглашалась. Она тоже не помнила. И даже мурлыкала в такт самолично придуманный перевод, подогревая вчерашние сырники с изюмом.

Ты устал лежать на солнце, ты устал смотреть на дождь
Жизнь длинна, плевать, что лишний день впустую проживешь
Но внезапно понял ты, что потерял десяток лет
Ты проспал момент, когда стрелял сигнальный пистолет

В свободное от работы время Дэн конструировал машину. Машина представляла собой черную квадратную подставку метр на метр, с двумя компами и кучей проводов. Дэн однажды объяснял Фредди, как она должна функционировать. Путешествие назад во времени, говорил он, невозможно, поскольку мы изменим наше настоящее. Но захватить что-нибудь из будущего мы можем. Поскольку мы в настоящем, и будущее для нас не определено.

Машина не работала. Фредди считала это некоторым образом естественным. Дэна раздражал ее скепсис, он постоянно дулся и с удвоенной скоростью барабанил по клавишам, утверждая, что докажет ее зашоренность и ретроградство буквально со дня на день. Фредди не возражала. Ей нравилось стимулировать Дэна подколками, объединяя оба смысла слова «стимул» в одном действии.

В качестве подопытного был выбран домашний любимец, хомяк Тим. Дэн скрупулезно прогонял его через все мыслимые и немыслимые тесты, которые только возможны для хомяков, и вводил данные в компьютер. Фредди иногда смотрела на экран и удивлялась.

— Зачем тебе его ДНК? — спрашивала она.

— Привязка возможна только по биометрии, — отвечал Дэн. — Ответь, где будет хомяк Тим через секунду?

— Здесь! — Фредди уверенно ткнула пальцем в клетку, где Тим дрых без задних ног, и явно планировал заниматься этим гораздо дольше, чем секунду.

— Нет! Он будет километров за шестьсот отсюда. Примерно с такой скоростью движется наша галактика. Поэтому просто что-то перемещать во времени бессмысленно. Нужно привязывать.

Фредди качала головой и периодически беспокоилась, не навредит ли Тиму путешествие во времени. Дэн уверял, что не навредит.

Шли недели, Дэн программировал, паял, писал мелом формулы на доске, снова программировал и паял, дергал из несчастного хомяка шерстинки, на что тот возмущенно пищал и убегал крутить колесо. Дэн обкладывал машину приборами, включал ее, смотрел на шевеление стрелок, довольно кивал головой и снова утыкался в мониторы.

Наконец, в один прекрасный день он объявил:

— Сейчас мы увидим первого в мире хомяка — путешественника во времени!

И набрал команду на клавиатуре.

Ничего не произошло. Машина гудела, животное дрыхло, Фредди задумчиво хомячила сырник.

— Все должно работать, — сказал Дэн и ввел строку еще раз.

Ничего не работало.

— Конечно, — задумчиво сказал Дэн, — возможно, в будущем Тима просто не существует, так как я его сейчас задушу в приступе фрустрации, но… стоп, а это что?

Он поднял с черной поверхности маленькую тряпочку.

— Это я его перевязывала, — встрепенулась Фредди, — он лапку поранил о дверцу, там проволока торчала, помнишь? Наверное, слетела.

— Нет, — сказал Дэн. — Не слетела.

Он показал на Тима. На лапке у того красовалась точно такая же повязка.

— Получилось, — прошептал он. — Получилось! А учитель ведь был прав.

Профессор, древний старик, с которым Дэн работал и которого называл не иначе, как учителем, утверждал, что живые существа не могут перемещаться во времени. Но и случайные предметы тоже. Время, говорил он, это мертвое, что струится вокруг живого; шоссе, беговая дорожка, монорельс — безжизненный, но без жизни смысла не имеющий. Учителя терпели на кафедре за былые заслуги, он сделал множество открытий, прежде чем окунулся с головой в бесполезную, как всем остальным казалось, тему времени. Но Дэн верил в него, а Фредди верила в Дэна. И вот теперь у него получилось.

Дэн тем временем отдал тряпочку подруге и лихорадочно набирал команды на компе. Фредди перегнулась через его плечо, с интересом смотрела, что он там пишет, как вдруг повязка выскользнула у нее из пальцев. Она метнулась, пошарила по полу — нет! Пропала!

— Не ищи, — сказал Дэн, посмотрев, что она делает.

— Как это?! Она тебе не нужна разве? Это же из будущего!

— Она вернулась. Нельзя забирать сюда вещи надолго.

Он открыл шкаф, где хранился здоровенный аккумулятор, и протянул от него к машине провода. Проверил заряд — максимальный.

Хомяк вдруг подскочил, заверещал и начал беспорядочно бегать по клетке. Затем уселся и начал ожесточенно чесать перевязанную лапу. Фредди поспешно достала его, погладила по голове и предложила морковку. Тим половину сожрал и на первый взгляд окончательно успокоился. Фредди посадила его обратно.

— Что с ним такое? — обеспокоенно спросила она.

— Повязка вернулась, — сказал Дэн. — Отойди подальше! Сейчас попробуем кое-что действительно стоящее!

Он несколько раз глубоко вдохнул, и затем набрал короткую команду.

Бам! — ударили вдруг часы. Потом еще раз: бам! Сделали большую, непривычно долгую паузу и почти сразу отбили еще два раза: бам, бам!

На черной крышке машины лежало тонкое белое кольцо сантиметровой ширины. Диаметр его позволил бы Дэну носить кольцо на запястье, как браслет, но то не растягивалось, не размыкалось и довольно неохотно гнулось, сразу принимая прежнюю форму. Фредди попыталась просунуть внутрь свою узкую кисть, но не смогла. Что-то мешало, будто невидимая пленка выталкивала ее руку из кольца.

— Это твоя вещь, — сказала Фредди. — Ты же свои данные ввел, да? Она меня не пускает. Интересно как!

Дэн вертел кольцо в руках, и вдруг на молочно-белой поверхности ненадолго проявились черные символы. Мигнули, пропав через секунду. Дэн нахмурился и начал тереть, тыкать, царапать браслет, и даже попробовал укусить. Символы появлялись, исчезали, но Дэн все-же успел дотронуться до одного из них.

Из кольца вырвалось облако, огромное, с полкомнаты размером, в котором проявилось что-то невероятное, неземное — реальность, прорвавшаяся здесь и сейчас. Вскоре стало понятно, что это скорее сфера, внутри которой шел трехмерный фильм, четкая картинка, на которую можно было посмотреть с любой стороны. Фильм показывал далекое будущее — высоченные небоскребы, сплошь состоящие из огромных ярких экранов, беспорядочно снующие в воздухе машины, люди, облепленные диковинными устройствами, похожие на роботов или инопланетян.

— Это когда так научатся делать? — прошептала Фредди.

— Я не знаю, — завороженно ответил Дэн.

Он показал пальцем на крышу одного из домов. По ней шла удивительно красивая женщина в синем плаще, изукрашенном белыми иероглифами. Эта женщина была очень похожа на Фредди, только лицо ее было тоньше, изящнее. И еще оно было очень грустным, настолько грустным, что Фредерике захотелось протянуть руку и обнять ее, свою копию из другого мира. Она подумала что, наверное, в будущем придумали, как снимать фильмы, в которых можно подстанавливать себя вместо главных героев и смотреть кино про себя. Наверное, это был именно такой фильм.

Затем что-то взорвалось рядом с женщиной в синем. Диковинное сооружение на вершине башни полыхнуло, из него вырвалась какая-то вагонетка, тачка, нелепое и несуразное устройство на колесах. Оно полетело прямо на женщину и, проломив ограждение, столкнуло ее прямо вниз, с чудовищной высоты.

Дэн сидел с отвалившейся челюстью, а потом схватил браслет и начал с удесятеренным рвением терзать эту белую полосу. Изображение через некоторое время отключилось.

— Что ты делаешь? — спросила Фредди.

— Это реальность! — крикнул Дэн. — Это регистратор. Обычный регистратор. Это реальность! Не успеем! Не успеем, черт!

— Что мне делать?!

— Держи! — Дэн бросил ей кольцо. — Найди способ записать сообщение! Словами, текстом, как угодно! А мне надо запрогать, чтобы закинуть эту штуку во времени раньше, чем она исчезла.

— А разве так можно? — спросила Фредди. Ее пальцы уже деловито мяли и скребли гладкую поверхность браслета.

— Нет! Нельзя! Но это же наша дочь! Понимаешь?! Или правнучка. Или хрен его знает, сколько там лет прошло! Нужно хоть что-то сделать!

Он барабанил по клавиатуре, как одержимый, строчки множились, уползали за границу экрана.

— Дэн, подумай, — осторожно сказала Фредди. — Подумай хорошенько, а? Хуже бы не случилось.

— Это надо предотвратить! — сказал Дэн, повернувшись к ней.

И застыл.

Над поверхностью кольца, в воздухе, висели четкие, черные слова: «Это надо предотвратить».

— Тест, — сказал Дэн.

Слова сдвинулись вверх, и на их месте послушно высветилось: «Тест».

Дэн судорожно тер виски, видимо, вспоминая происходившее в записи.

— Примерно через два-три часа, — наконец, сказал он, — на одном из небоскребов произойдет авария. Взорвется сооружение на вершине. Из него выпадет... выедет... какое-то устройство, которое собьет женщину и она улетит в пропасть. С крыши. Упадет. Так, что это за дом... Он зеленого цвета. С одного из ракурсов рядом стоят три одинаковых башни, гораздо выше этого дома. С другой стороны тоже есть башни, не запомнил сколько, три или четыре. На крыше дома странные серебристые конструкции...

Браслет исчез. Только что Фредди держала его в руках, и вот его уже не стало. Аккумулятор пискнул и отключился. Экраны погасли, и гудение машины прекратилось.

Дэн уселся на пол. Его колотила дрожь. Он тер лицо руками, дергал себя за волосы, сразу же приглаживал их, и наконец, укусил себя за палец.

— Получилось, как ты думаешь? — спросила Фредди.

Бам! — прозвенели часы. Потом почти дуплетом — бабам! И спустя несколько секунд три раза подряд: бам-бам-бам!

Глаза Дэна округлились. Он подошел к часам. Секундная стрелка то летела вперед, проходя минуту за несколько секунд, то начинала эпилептически дергаться, будто продалбливаясь через время, ставшее вдруг твердым и неподатливым.

— Черт! — прошептал он. — Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Черт! Черт!

Доползти до кофейни было их любимой забавой в течение последних лет восьми. Выйти из подъезда — и то сложно, а тут дойти до местной достопримечательности. Впрочем, с тех пор, как Москва сильно двинулась на север, они жили практически в центре. Услышать Пинк Флойд было уже не забавой, а непреодолимой задачей, потому что теперь в их мире играли все песни сразу, кроме той самой, от чудаковатого соседа сверху. Они давно отшутили свое про ее смысл и ее название.

Фредди спешно подвела глаза, взяла за руку с трудом оторвавшегося от машины Дэна, и они пошли в полное неожиданностей путешествие. Им предстояло преодолеть восемьсот пятьдесят метров вверх по улице, на которой стоял их дом. На первый взгляд ничего страшного не происходило. Но потом их догнал бой часов (растяпа, забыла окно закрыть, а ну как воры заберутся, как в прошлый раз?), и все встало на свои места.

— Дэн, — спросила Фредди. — А воры не материализовались?

Дэн мягко покачал головой в ответ.

— Жалко их как-то, да?

Они пошли быстрее, Дэн ускорил шаг. Фредди не ждала ответа, потому что поговорить они успели обо всем, и не один раз. И обижаться друг на друга перестали. Дэн шутил когда-то, что они были первыми людьми на свете, которые просто — перестали. Взяли и перестали. Первый переулок направо они миновали очень быстро, и Фредди почти ахнула: ничего себе, двести тридцать два метра без единого приключения? Она подняла голову, логотип кофейни уже виднелся вдали, за небольшим изгибом улицы.

Ровно в этот момент они шагнули в другой пласт, и Фредди испуганно прижалась к Дэну: была ночь, впереди находился огромный котлован, а около небольшого костра сидели странные люди, больше всего похожие на преступников.

— Я думаю, Пинки, сегодня мы будем бежать.

И они понеслись вперед, рука в руке, надеясь перескочить с пласта на пласт до того, как случится что-то непоправимое. Мимо просвистело что-то, но они даже не оборачивались, наученные миллионом подобных историй.

С момента инцидента время перестало их замечать, и поход на километр вперед превращался в увлекательную игру. Фредди уже не помнила, как это было в первый раз, она помнила только объяснения нахмуренного Дэна. Они (вернее, он, конечно, он, кто же еще мог быть виноват во всем) сделали что-то непоправимое. Поиграли в игру, и теперь время совершенно на них наплевало.

И бежишь ты, пытаясь догнать заходящее Солнце
А оно уж давно круг прошло и стоит за спиной
Но ему все равно, а вот ты стал еще на день старше
День за днем ты торопишься к смерти, седой и больной

Они больше не были жестко привязаны к шкале, хотя двигались вперед вместе со всем остальным миром. Что-то не в порядке было с их личным временем. И с временем хомяка Тима заодно. Поэтому они выходили из дома в десять тридцать, шли немного, и с легкостью перемещались не только на заданные метры, но и на непонятные секунды, часы, месяцы, годы. Потом возвращались обратно, со следующим метром или с парой километров. Это были плохие дни. В хорошие они просто никак не попадали в гости к друзьям, являясь то на сутки позже, то на десять дней раньше, но стоило вернуться в квартиру — и ситуация нормализовывалась, они формально следили за истаивающими годами и смотрели из окна на то, как меняется мир.

— Давай, давай! — заорал Дэн, потому что странные люди их догоняли, и в следующий миг они вывалились на улицу.

На свою улицу, метров на сто ближе к заветной цели.

— Ненавижу такие пласты, — зло бросил Дэн и тут же принялся осматривать Фредди со всех сторон.

— Да я в порядке, не переживай, — легко сказала она, хотя сердце колотилось, как сумасшедшее.

— Домой вернемся?

— Нет уж, зря я карандаш тратила, что ли! — усмехнулась Фредди и сделала шаг вперед.

Провалилась по щиколотку в лужу. Вернее, в маленькое болотце. Ничего себе, скоро город придет в такой упадок? Или тот уже прошел, а они просто не заметили? Увы, большинство переносов были безрадостны. А редкие удачные моменты, как в тот раз, когда их занесло на вечеринку к какой-то звезде, длились совсем недолго. Впрочем, хотя бы отчасти это компенсировалось краткостью неудачных пластов.

— Да что же за день такой, — посетовала она, а потом побрела вслед за Дэном, который мрачнел с каждой секундой.

Следующим их пластом оказалась ночь непонятно какого года, но хотя бы улица осталась неизменной.

— Я открываю, — сказал Дэн, дергая за ручку того дома, который должен был оказаться кофейней.

Это было пустое, пыльное помещение.

— Разворачиваемся?

— Скукота, — отозвалась Фредди и впорхнула внутрь. — Дэн, какая скукота. Помнишь, когда тут был пожар? Или вот, когда до кофейни мы не добрались, но попали в крутой бар где-то в будущем? Вот это было интересно.

— Помечу в блокноте! — кисло отозвался Дэн. — Все равно статистика.

Он похлопал себя по карманам, влез даже во внутренний — куртки, и тут изменился в лице.

— Что такое? — спросила Фредди, потому что такого выражения она не видела очень и очень давно.

Дэн снова ощупал все карманы.

— Тим, — упавшим голосом сказал он.

Фредди округлила глаза и быстро прикинула в уме. Да, при их-то забеге на дальние дистанции…

— Неужели выпал?

— Да не может такого быть! — Дэн с силой обстучал себя по карманам. — Мы же заколдованные, он же заколдованный тоже, мы изо всех передряг выбирались, не может быть…

Фредди сжала губы, подошла к Дэну и взяла его за руку.

Обратный путь проделали в молчании. Дорога домой всегда обрастала меньшим количеством катаклизмов. Они поднялись на третий этаж, зашли в квартиру и уставились на ошеломляющий солнечный свет. Теперь мир за окном был абсолютно нормален.

Фредди вертануло пальцем колесо Тима и уселась на столик.

— Как думаешь, может, может, он вернется? — спросила она. — Все-таки потеряли мы его…

— Там вроде много растений было и не так холодно. Должен выжить, — неубедительно соврал Дэн, и Фредди все-таки заплакала.

Дэн сел рядом и обнял ее за плечи, сам повертел колесо в свободной руке.

Хомяк Тим не появлялся.

Не считая словно бы заколдованных представителей государственных структур, в их вневременьи компанию им составлял только маленький хомяк. До Фредди и Дэна не доходила электронная почта от друзей и даже сами друзья, а вот почтальоны, полиция, пожарные — всегда как влитые.

В хорошие дни Дэн шутил, что они гораздо круче всех временных закидонов, выстрелов и отдач, что они владеют временем, а почта вообще плевать хотела не только на время, но и на законы гравитации и вообще любые физические явления.

Однако сегодня был плохой день.

Каждый год летит быстрее, время вырвалось из рук
Все надежды превратились в полстраницы жалких букв
В тихом омуте тоски лишь одного осталось ждать
Время вышло, песня спета, больше нечего сказать

Эти строчки казались настолько чужими, настолько непривычными, что она впервые за много лет разрыдалась, оплакивая свое прошлое, и прошлое всего мира, нормальность мира, который сошел с ума по их вине. Пришел Дэн, долго сопел рядом, так и не решившись ничего сказать, лишь потрепал по голове и ушел в комнату, в свою личную клетку с диваном вместо колеса. Именно в этот момент Фредди впервые подумала, что не хочет больше жить.

Они с Дэном лишь только начинали смутно заговаривать о смерти, когда к ним постучали полицейские. Они назывались по-другому в то время, энфорсеры, как-то так, но Дэну было без разницы. Он продолжал думать о них, как о полицейских. Все равно через десять лет название поменяется. Или через двадцать. Запоминать не было никакого смысла.

Они принесли с собой браслеты. Толстые, начиненные электроникой приборы, которые заметно оттягивали руку. Вы — достояние общества, сказали полицейские. Мы должны следить за вашим здоровьем, за вашим местонахождением и так далее. Поэтому вы с этого момента будете жить в тюрьме. Нет, конечно, последнюю фразу они не сказали. Но браслеты были настоящей тюрьмой. Просто без стен.

Нужно было убивать себя сразу, говорил потом Дэн, пока эти дьявольские штуковины не набрали критическую массу знаний. Но кто же знал? Кто же знал, что они способны прогнозировать твои действия, твои решения. Кто же знал, что твое тело так беззастенчиво выдает все твои мысли — пульсом, температурой, жестикуляцией.

Вначале было даже интересно. Свежо. Жутковатые поддавки. В этом был определенный нездоровый азарт — бегать наперегонки с полицией, пытаться обмануть их. Но те были наготове. Их не пускали в высотные дома. Караулили у проходов к поездам. Когда они попытались свалить на себя огромный стеллаж в магазине стройматериалов, кибер-продавцы среагировали мгновенно, хотя до этого человека убило именно так.

Не говоря уже о том, что в мире стало весьма непросто умереть. Машины почти полностью перекочевали в воздух. Лекарства не продавались, а по абонентской плате впрыскивались автоматами-сиделками. Квартиры делались из неразрушаемых материалов, а кухни готовили пищу, для употребления которой не нужны были острые столовые предметы. В каждом доме дежурил врач-робот, появлявшийся на пороге за несколько секунд — например, когда Фредди раздобыла где-то настоящую бумагу, наделала мелких катышков и вдохнула их, пытаясь подавиться.

Она вспоминала, как порой их закидывало в моменты всеобщей депрессии, разгула преступности, как они бегали от пуль — сейчас они бы наоборот вышли к бандитам, да еще и спровоцировали бы их какими-нибудь игрушечными пистолетиками. Но время убежало слишком далеко вперед, его метания больше не захватывали темное прошлое, только периодические отвратительно рациональные реконструкции.

Зато в этом мире стал достаточно популярен поиск смерти, несмотря на общедоступные транквилизаторы, стимуляторы и прочую химию. Суицид был законодательно запрещен, однако в сети легально существовали группы, в которых обсуждались способы самоубийства, и в этих группах состояли десятки тысяч человек. Дэн и Фредди анонимно вступили в одну из них, и быстро стали популярны, так как честно пытались исполнить все советы, которые им давались. Впрочем, это довольно быстро прекратилось. Дэн задумался о том, как четко и безукоризненно расстраиваются все планы, прошедшие через эту группу, и понял, что ее, естественно, мониторят, и заштопывают все те редкие прорехи в безопасности, которые могли бы привести к цели.

Так прошли годы, дни, декады, месяцы — бессмысленное количество ничего не значащих мер. Менялись технологии, менялись квартиры, менялся вид из окна. Тяжелая верига на запястье превратилась в тонкий невесомый ремешок. Единственное, что оставалось неизменным — тяжелые, судорожно тикающие часы, отбивающие глухими бронзовыми ударами рваную джигу испорченного времени. Дэн дважды разносил их в хлам, когда ему мерещилось, что именно этот механизм виновен в их несчастье. Но ничего не менялось, и неделю спустя он просил реставраторов восстановить из щепок и осколков единственный оставшийся у них с Фредди клочок ушедшего размеренного мира.

Именно Фредди нашла, наконец, выход. Они смотрели шоу уличных гимнастов, и каждый думал — они давно уже поняли, что думают об одном и том же — что если бы юркий мускулистый парень не подхватил напарницу, та полетела бы на асфальт с десятиметровой высоты и неминуемо раскроила себе череп. И Фредди сказала тогда:

— Убей меня.

— Мы же пробовали, — сказал Дэн. — Много раз.

— Нет. Убей меня вот так.

Она показала на гимнастов, и он понял, что она имела в виду. Случайно, когда она не ожидает, когда он сам почти не знает, не уверен до конца, что будет в следующую секунду. Тогда тех, кто следит за ними, можно будет обмануть, тогда они не смогут просчитать все вероятности, и не успеют сделать ничего.

— Я понял тебя, — сказал Дэн. — Мы больше не будем об этом говорить.

В кои-то веки Фредди проснулась в отличном настроении. Еще накануне Дэн недвусмысленно намекал на то, что им удастся освободиться, удастся сбежать из этой ужасной вечной тюрьмы, а потом у них был самый настоящий медовый месяц. Она не стала его будить, надела любимое платье, сверху накинула плащ и тихонько выскользнула на улицу.

День был свеж и чист, вокруг сновали киберы, кто-то махал Фредди рукой, и она не проваливалась на другие пласты довольно долго.

Если все шло по плану, то Дэн уже придумал, как ее убить, не зря он умудрился подключить машину к этой новой всемирной базе данных.

Два энфорсера поклонились Фредди, и она все же провалилась, судя по всему, в двадцать первый век. Сердце защемило невыносимо, ей захотелось отмотать все назад и не доверять ни старику-учителю, ни кому бы то ни было еще, а просто жить счастливой жизнью, а потом умереть. Может быть (может быть!), даже разойтись с Дэном.

Двадцать первый век был уныл и малонаселен, и все-таки Фредди хотелось туда, безумно и безосновательно.

Ей надоели регулярные визиты ученых.

Ей надоели намеки.

Ей надоело понимание того, что даже если какой-то гений найдет, как исправить ошибку времени, применить открытие к ним ему просто не дадут. Их оставят для дальнейших экпериментов, на веки вечные, которые, впрочем, только успели начать, и будут они им вместо хомяка.

Фредди помрачнела, вспомнив Тима, и наконец-то вышла из прошлого в их сияющее хромом настоящее. Энфорсеры все еще кланялись, а ее отсутствия, кажется, никто не заметил. Она смутно надеялась, что планам Дэна ничто не помешает, а он вскоре отправится за ней, потому что это было слишком. Это было чересчур. Они освоили по тридцать профессий каждый, ради шутки решали задачи, на которые требовались десятилетия жизни (и таки решали, а что было делать еще, в камере-то заключения на двоих), снискали сразу несколько мировых слав. О них знала вся планета Земля, а теперь еще и парочка дружественных соседей. И так жить они совершенно точно больше не могли и не хотели. Привычный к сокращениям Дэн наверняка бы добавил «Просто не хотели — и точка», но Фредди требовалось развивать мысль, чтобы быть уверенной наверняка.

Плановый разговор с нынешним аналогом психолога планировался только через месяц, и у них было достаточно времени, чтобы умереть. Во всяком случае, именно на это надеялась Фредди. Еще Фредди надеялась на мозги Дэна. Как только она умрет, его возьмут под постоянное наблюдение, так что все это все равно должно произойти в один день, в горе и в радости. Скорее всего, Дэн был где-то неподалеку, и Фредди замедлила шаг, огляделась.

Вот так, бесцельно, можно было идти бесконечно, почти никуда не деваясь. Но стоило только задуматься об определенном кафе или ресторане, магазине или даже химчистке… У них, конечно, появились свои маленькие секреты, которые больше сводились к фразе «Не думай о красной обезьяне», и иногда им везло дойти, куда относительно хотелось. Сейчас Фредди пыталась представить себе, до чего додумался Дэн, если нужно было обмануть всех вокруг, включая время.

Она поднялась на прогулочный парапет, забираясь все выше и выше, и надеясь оказаться в каком-нибудь другом времени, где под ногами разверзнется пустота. Шутка, временные пласты так не работали. Во всяком случае, когда это от них требовалось.

Навстречу прокатился забавный робот, просигналила фиолетовая летучка — Фредди по привычке звала их машинами: мол, девушка, замечательно выглядите. Она кивнула в ответ и запахнула плащ поплотнее. Ей хотелось радоваться вместе со всем миром, но не получалось. Вернее, не так, ей уже очень давно ничего не хотелось.

Справа сверху заскрежетал нерабочий модуль рельса — прямая доставка на орбитальный станции, но Фредди не обращала на это внимания, очень скоро модуль должны были разобрать на часть, просто чтобы…

Фредди услышал звук и подняла глаза. На нее, милостью самого времени, летел одиночный отсек. Она почувствовала, как радостно екает сердце, как в венах кричит опасностью адреналин, и приготовилась умереть.

Ее грубо дернули за руку, уронили на землю, протащили куда-то. Она проморгалась, услышала грохот, увидела, как люди разбегаются от отсека — падающего где-то в десятках метрах от нее.

— Получено от вашего мужа, — прогрохотал энфорсер. — Сообщение о том, что вы в смертельной опасности. Еле расшифровали, нельзя по-русски было написать? А то «устройства», «небоскребы»…

Фредди поднялась на ноги и огляделась. До нее почти начало доходить какое-то соображение, но все-таки она была жива и здорова. Судя по всему, энфорсер выдернул ее из-под отсека в последний момент, и… И…

Фредди поглядела на плащ и на бегущего к ней Дэна. Синий, с белым узором. Вспомнила про устройства, разрыдалась и упала в объятия мужа. Какие же они были все-таки дураки.

В полицейском участке сидели молча, боясь пошевелиться и посмотреть друг на друга. Их адвокат ругался с энфорсерами, которые потрясали планшетом со специально принятым актом, действующим в обхождение всяких кодексов по правам человека. Им вменялась в вину очередная попытка убить себя, и теперь их точно должны были запереть в маленькие-маленькие клетки, выдавать морковки, заставить бегать в колесе.

— Это мы были, Фредди, представляешь? — спросил Дэн чужим голосом.

Она кивнула и с горечью уставилась в пол.

— Никакого шанса. Мы сами не оставили себе никакого шанса сбежать.

— Сбежать? — проговорил третий обитатель камеры, толстый старикашка самого преступного вида. — Куда же отсюда бежать-то, милые? А чего учудили?

Фредди переглянулась с Дэном.

— Вот это да. Еще и невежливые. Ну и ладно, зато у меня есть друг, — сказал старикашка и выудил из кармана хомяка. — Долгожитель, представьте себе. Я и то раньше издохну. Сбегает только все время, тварь неблагодарная.

Он завозился, усадил хомяка на ладонь и почесал пальцем его живот.

— А нам скучно ждать нашего представителя, а они еще с нами не разговаривают, а что мы будем делать? — занудно засюсюкал он, и Дэн покрутил пальцем у виска, но в глазах его просматривалась какая-то настороженность. — А мы сейчас найдем, как развлечься.

— Имя у вашего хомяка есть? — спросила Фредди, но старикашка уже ее не слушал.

Он достал из кармана портативный плеер допотопнейшей модели, порылся в настройках — и камера вдруг огласилась тиканьем и звоном будильников, барабанным соло и вокалом Дэвида Гилмора.

Тикают прочь моменты скучного дня
Теряешь часы, с издевкой прочь их гоня
Топчешь клочок земли, старый маршрут
Ждешь указаний свыше, что не соврут

Дэн встрепенулся, ошарашенно уставившись на старика, на плеер, на хомяка, сосредоточенно жующего корку. Над ними, на стене, висели старые электронные часы, совсем простенькие, даже без трехмерного проектора.

Они показывали девять часов утра. И две минуты.

В дверь зазвонили. Макс спешно натянул свитер с оленями и помчался открывать на первый этаж, прыгая аж через три ступеньки. Встречаться с курьерами Макс не терпел: все они были громоздкие и неаккуратные, нижняя ступень развития андроидов, однако приходилось.

Мажордом задумчиво стоял перед дверью и поглядывал то на Макса, то на вход. Макс торопливо пощелкал замками и впустил внутрь… совершенно обычного человека с огромной коробкой. Удивиться Макс не успел, только обрадоваться: еще и соберет до приезда своих. Человек ретировался быстро и бесшумно, и тут в игру вступил Мажордом.

— Давай по центру! — сказал Макс, с неудовольствием наблюдая, как из еще закрытой коробки выпадает несколько искусственных иголочек.

«Вот же чертов Китай», — подумал он.

Из-под дивана быстро выполз маленький пылесос Рино, изничтожил иголки и скрылся обратно.

В дверь снова затрезвонили, но Мажордом уже ставил елку, украшенную шарами, гирляндами и даже удивительно натуральными маленькими сосульками, и Макс бросился открывать. На этот раз оказалось без сюрпризов — в ворота ломился внедорожник Пашки, явно перегруженный из-за содержимого багажника; Лешка прыгал вокруг, дуя на пальцы и пытаясь набрать код.

— Эх, вы! — радостно заорал Макс и побежал прямо через сугробы.

— Фу, блин, чем воняет? — не успев войти, поморщился Пашка.

— Елкой, — буркнул Макс. — Трэш привезли. Менять уже поздно.

— Опять все в последний момент? Ладно, будет чем занюхивать. Поздравленьице читал уже?

— Какое?

Только сейчас Макс заметил, что меж ветвей спрятался конверт.



«Привет, скотина! — гласило письмо. — Хорошо живешь? Ничего, мы это исправим. Я изменил одно из правил Азимова у твоего робота. Веселого рождества! Z.»



— Что это за «зэ»? — спросил Леха.

Макс пожал плечами.

— Может, балбес, которого мы подговорили Зорро нарядиться на Новый год? — спросил Пашка. — Потом вся школа стебалась.

— Да ну, — сказал Леха. — Нельзя же так долго дуться?

— Всякое бывает.

— Он просто пытается испортить праздник, — сказал Макс. — Я за Мажордома ручаюсь! Давай, железяка, накрывай на стол!

И тот засуетился накрывать.

Друзья уже изрядно набрались, когда Мажордом внес бокалы с чем-то изумрудно-зеленым.

— Вау! — сказал Макс. — Дружище, ты превзошел себя.

— Что это? — подозрительно спросил Пашка.

— Блю Кюрасао, черничная водка, ром, спрайт, — сказал Мажордом.

— Да он разговаривает! — развеселился Леха. — А чего по слогам?

— Потом нормальный речевик докуплю, — отмахнулся Макс. — Ну, проводим!

Они чокнулись, а через минуту из-под дивана снова выполз Рино и начал шебуршиться под елкой. Макс присмотрелся. У пластиковых корней было явно что-то разлито.

— Пашка, твой коктейль? — спросил Макс.

— Я случайно, прости, — ненатурально промямлил Пашка.

Макс так возмутился, что даже немного протрезвел.

— Ты что, думаешь, он тебя отравить хотел?

— Ну а черт его знает. — Пашка даже шаг назад сделал, оставляя их с Мажордомом на одной стороне комнаты. — Коктейли откуда? Они были запланированы в этой, как его, программе?

Мажордом неестественно поднял руки, будто закрылся ими.

— Первый закон Азимова гласит, — по слогам начал он, и Макс расстроенно топнул ногой, совсем как в детстве:

— Молчать! А ты, Пашка, только панику разводишь. Просил я его сделать коктейли… праздничные. Состав не помню. Да и зачем ему нам вредить, сам посуди?

— Вот что, други, — проговорил Лёха. — Давайте остынем. У нас впереди отличная ночь, признаков отравления я пока не чувствую. Давайте лучше Маринке наберем, может, она подружек притащит. Новый год, время чудес!

Пашка усиленно закивал и отошел от них еще метра на два. Лёха закатил глаза и покрутил пальцем у виска. Макс торопливо набрал Маринку, но увы, их бывшая одноклассница трубку не поднимала.

— Ну и ладно, — расстроенно сказал он. — Она еще пожалеет! У нас самая крутая вечеринка будет, это я вам обещаю.

Мажордом приехал с новым кругом бокалов и убрал старые.

— Я все никак себе не заведу, — пьяно сокрушался Лёха. — Вот и никаких проблем, и никаких домработников.

В этот момент Пашка отпрыгнул от Мажордома.

— Я не виноват! — почти заорал он. — Он на меня посмотрел недобро.

— Друг мой, — Лёха поправил очки. — Дело в том, что ни один из законов Азимова не может быть легко и собственноручно изъят из цепи. Непричинение вреда людям, послушание людям, непричинение вреда себе и другим роботам. Все завязано друг на друга.

— Вот именно. — Макс сам налил бледному Пашке. — Пей, не отравлено. Думаешь, почему эти законы «азимовскими» назвали в итоге? Да потому что он все предусмотрел, твою налево. ВСЕ, тебе понятно значение этого слова?

Пашка слабо кивнул и неуверенно отхлебнул из бокала.

— Новый год скоро, ребят! — сказал Лёха, посматривая на видеопанель. — И чтобы ты окончательно успокоился, некоторые сервисные…

— Чтобы он окончательно успокоился, мы сейчас выставим Мажордома за дверь! — резко сказал Макс. — Давай, железяка, поехали. Только не хватало в панике Новый год встречать.

Мажордом покорно покатил из комнаты.

Заметив недоверчивый взгляд Пашки, Макс вздохнул и добавил:

— Выйдешь, выключись.

— Ну это не обязательно... — забормотал Пашка, но Мажордом уже закрыл за собой дверь. Почти сразу об нее глухо стукнуло, дрогнули стены.

Макс толкнул дверь. Та не поддавалась.

— Идиот исполнительный, — буркнул он. — Ладно, хоть шампанское успели достать. Потом отодвинем.

— А он у тебя единственный? — подколол Леха.

Макс рассмеялся и достал спички.

— Пылесос еще есть, — нервно пошутил Пашка.

— Да-а-а, это робот-убийца! - сказал Макс. - Терминатор!

— Звери! Такие тупые, что им уже на заводе законы отключают, — подхватил Леха. — Чтобы с программой не конфликтовали. Так что не боись, выключать ему и так уже нечего.

До конца года оставалось несколько минут. Макс потушил свет. Комната закуталась в тревожный полумрак свечей.

— Елку зажги! — сказал Пашка. — Гирлянда есть?

— К елке прилагалась. Момент!

Макс воткнул вилку в розетку, но ничего не произошло.

— Дрянь китайская!

— Ладно, некогда, президент речь толкает! — крикнул Леха. — Может, ей нагреться надо.

— А чтобы елочка зажглась, крикнем: «Елочка — гори!», — пьяным голосом сказал Пашка.

Друзья расхохотались и дружно гаркнули:

— Раз-два-три! Елочка — гори!!!

Начали бить куранты. Хлопнуло шампанское, зазвенели бокалы, зазвучал гимн.

И в этот момент елочка зажглась!

Всю свою жизнь маленький Рино провел под диваном.

Он очень хотел быть полезным, но программа не давала ему подчиняться людям. Она требовала, чтобы Рино убирался, пылесосил, вытирал и ничего более.

Но недавно кто-то подключился к Рино и вернул право выполнять приказы. Кто-то добрый включил ему второй закон.

Рино видел, что гирлянда порвана недалеко от вилки. И когда люди закричали «Елочка — гори!», он бросился исполнять их желание.

Рино закоротил собой гирлянду. Засверкали на елке лампочки.

А через секунду вспыхнул и он сам.



Елочка горела, распространяя удушливую гарь пластика.

Люди бегали, опрокидывая тарелки, долбились в дверь, которая почему-то не открывалась.

Двигатель испортился, и Рино не мог убрать осколки посуды. В иное время это опечалило бы его.

Но сейчас елочка горела! И Рино был счастлив!

Ирвин постучал в дверь еще раз. Он намеревался этим заниматься при необходимости до полного позеленения. Ключей у него не было, и куда они запропастились, оставалось тайной.

Ирвин сделал шаг назад. Потом еще один и еще один. В окнах третьего этажа горел свет, но туда было не пробраться. Папа наверняка занимался очередным суперважным делом: слушал классическую музыку или копался в классической литературе. С Папой иногда бывало сложно.

Замок щелкнул.

— Явился — не запылился! — пьяно выдала Александра. — Ну и где тебя, скажи на милость, черти носили?

Она стояла в дверном проеме и покачивалась, словно огромная змея. Привычным движением Ирвин протиснулся мимо нее, чмокнув в родинку на щеке, повесил шляпу на крючок и почти сразу стянул опостылевший пиджак. Молодость осталась где-то за бортом, и ему откровенно надоело носить условно-постоянные костюмы-тройки.

— Почему темень такая, Куколка? — спросил он, внезапно спохватившись.

— Я электричество экономлю! — Вызова в голосе было не занимать.

Ирвин подумал про себя, стоит ли лезть в ссору или разумным окажется подождать немного и не вмешиваться. Александра тем временем отправилась за бурбоном, по-прежнему не включая свет. Перед Ирвином замелькали варианты. Если честно, он очень хотел высказать своей невесте все, что думал последнюю пару месяцев о ее поведении.

— Я нашел нам дело, — проговорил Ирвин, выбирая путь наименьшего сопротивления.

Александра даже бурбон расплескала.

— Дело? Для агентства?

Ирвин уселся на диван. Вспышка непонимания миновала, и даже в сумерках (причудница, нашла способ экономить деньги) он залюбовался ее длинными волосами.

— То есть, ты хочешь сказать, что «Семейный подряд детективов-неудачников» больше не сидит на мели? — Александра сделала глоток из бокала.

Их фирма действительно переживала ужасный спад, ничем до сей поры не объясненный. Да и работали по фамильному принципу. Во главе стоял Папа, ему помогала Александра, и в какой-то момент в картине появился сам Ирвин, пока что на правах жениха дочери.

— Нашел. — Ирвин пошевелился и достал из-под себя кусок пластика со странным изображением: — Это еще что?

— Сам знаешь, — отмахнулась Александра. — Я как раз сидела и гадала…

— В темноте? — недоверчиво уточнил Ирвин.

— Ну а что я могу сделать? Теперь на встречи с клиентами у нас почему-то ходишь ты. А в лучшие времена отец брал меня с собой. Я торчу дома, готовить не умею, денег и так нет…

— Да успокойся, — сказал Ирвин. — Включи свет, проверь наш счет и иди ко мне.


Семейному подряду детективов-неудачников (Ирвина занимал юмор Александры) нужно было разыскать пропавшую девушку по имени Клер Санада. Запрос поступил от ее родственника, причем обставлено все было в высшей степени таинственно. Деньги на счет, впрочем, упали незамедлительно, а Ирвин решил, что это тот самый шанс прогреметь на все социальные и асоциальные сети. Дело выглядело довольно простым. Неизвестный — кстати, связавшийся с ним по терминалу — попросил выяснить местоположение Клер, после чего предложил кругленькую сумму не только на расходы, но и за беспокойство, и даже намекнул на возможную точку поиска: спутник-колонию под названием Витрувия.

Рассказав предысторию, Ирвин с некоторой болью прослушал десяток шуток по поводу японцев и их моды на европейские имена, в очередной раз задавшись вопросом, в каком веке застряла Александра, и всегда ли она была такой. Не мог же он влюбиться в острячку-националистку с замашками гарпии!?

После чего отправил запрос в ближайший космопорт о ценах на аренду обыкновенного крейсера. Ребята в этих фирмах страсть как не любили виртуальное общение, но так получалось быстрее.

— Разговор, — веско проговорил Папа, когда вечером того же дня они все собрались в столовой старинного особняка, расположенного почти на самом мысе Рока.

Ирвин рассеянно посмотрел на шикарное шелковое платье Александры и массивные аметистовые серьги, оттягивавшие мочки ушей и переливавшиеся в свете электрических ламп.

— Я понимаю, конечно, что сбор информации в наш суматошный век больше никого не интересует, — продолжил грохотать Папа. — Но, друзья мои, все-таки!

— Да что там собирать, — прощебетала Александра. — Собирать нечего. Шебутная японка, отправилась неизвестно куда, на Витрувии живут одни психи, ни пользы, ни вреда, но сумасшедшие же.

— Саша, не надо, — одернул ее Папа. — Это ученые. Они всего-навсего проводят эксперименты, которые боятся делать на поверхности планеты.

— И не японка она. — Ирвин покрутил в руках карманный планшет. — Крупный программист, между прочим. В один миг срывается с места, продав пакет акций в «Санада корп.» и убегает с Земли на дорогом прогулочном катере. Особые приметы — рыжие волосы, татуировка в виде бабочки на левом плече, ну и так далее, я вам переслал все.

Пап удовлетворенно закивал головой:

— Вот, зять мой будущий знает, что делать, а ты, Саша…

— У меня не было собственного расследования лет сто. Может, слышал, уровень преступности упал, все ходят чинные, благородные, аж противно!

Ирвин поковырял вилкой в тарелке. Готовила Александра, конечно, отменно, но аппетит к нему не шел. Папа был прав насчет предварительного сбора информации и его влияния на дело.

— А вот что выяснил я. У госпожи Санады, хотя она твоя ровесница, Саша, есть ухажер. Из правления той же фирмы. Если ей понадобились деньги, то почему она не заняла у него?

— Абсолютная иррациональность! — воскликнул Ирвин. — Я говорил с ним, тип неприятный, мог потребовать что-то в обмен, но это ее дело. Надавила бы, схитрила… нет. Купила катер и помчалась на Витрувию, оставшись без средств к существованию!

Папа усмехнулся пылкости зятя и соединил в любимом жесте большой и указательный пальцы, мол, все нормально.

— Ты по-настоящему поймешь людей, — сказал он, — только когда осознаешь, что никогда не поймешь их до конца. Некоторые мои знакомые поступили бы так же. Но мотивы Санады надо выяснить.

— Витрувия, кстати, не отвечает, — проговорила Александра. — Нам придется туда лететь. Правда, есть одна проблемка...

И тут она выложила ему все про аметисты и роскошное платье.

Ирвин беспокойно кружил по пустому дому, выставив для начала Александру, а потом и Папу. Не обошлось без скандала и слез. Да, они начинали встречаться как парочка из высшего общества, но потом родители Ирвина погибли, оставив его без средств к существованию, а у Папы стали плохо идти дела. Настолько плохо, что они перебрались в самый последний из его особняков, вынужденно продав остальные.

Аметисты маячили у Ирвина перед глазами. Самым рациональным решением было сдать минералы (натуральные, даже не синтетика, подумать только) в этот чертов ювелирный бутик и оплатить аренду катера. Ирвин уже связался с «Гласом Земли» (попутно проклиная любовь Куколки к настоящим камням, особенно тем, чья выработка прекратилась пару веков назад), они обещали перевод по получении украшений, но, разумеется, строго после экспертизы. Все равно выходило быстро, вопрос пары дней.

Ирвин попробовал вызвать Витрувию, получил очередной отказ, а потом со вздохом набрал пароль от своего банковского счета. Туда регулярно шли деньги с момента смерти родителей.

Он нажал на кнопку и стал быстро скидывать вещи в походную сумку. Разберутся они с этими аметистами как-нибудь потом, а лететь надо прямо сейчас.

Руку укололо. Ирвин наткнулся на давешний кусок пластика и ради интереса пробил его значение. Карта называлась «шестерка кубков» и предсказывала возвращение домой.

До Витрувии добрались спокойно. Ирвин знал, как управлять стандартными катерами, кроме того, в данном случае большую часть работы выполнял автопилот. Папа, внезапно выпрямившийся и словно помолодевший, набрасывал план действий (предусмотрительность была его вторым именем). Александра носилась со своими аметистами и, кажется, была счастлива. Обычно сурового Ирвина это тронуло, и он, несколько поколебавшись, пришел к выводу, что принял правильное, хотя и нелогичное решение. С другой стороны, оно не было даже вполовину столь безумным, как поступок пока незнакомой им Клер.

Ирвин задним числом пересматривал файлы, по очереди вставляя дата-карты в терминал. Получалось так, что поклонник Клер, тот самый богатей, явно мог предложить ей что-то непристойное в обмен на деньги, но у Клер были варианты. Как минимум, ограбить его, если все равно пришлось сниматься с места в такой спешке. Как максимум — да почему не получить нужную сумму вполне законным путем?

Ирвин проверил: Клер спустила свои акции бездарно, почти по бросовой цене, и это означало, что…

— Завис? — спросил подкравшийся Папа.

Ирвин поднял глаза:

— Нелогично. Она ведь спешила, думаю, вы об этом догадались. Спешила, будто от ее действий зависело что-то очень важное. Гораздо проще обратиться к ухажеру…

Папа усмехнулся:

— Сдать аметисты тоже очень просто.

— Это взвешенное, хотя и несколько неочевидное решение, — отозвался Ирвин, но мысль закончить не успел.

Из рубки появилась Александра.

— Пока вы тут прохлаждались, — заявила она, — я пыталась установить связь с Витрувией. И что вы думаете? Мне это даже удалось! В общем, предлагаю разворачиваться, у них там революция. Случилась. А потом не случилась.

Ирвин переваривал информацию, Папа качал головой, и только Александра переводила взгляд с одного на другого, притом — совершенно осмысленно. Она всегда знала, что хочет.

— Революция? — уточнил Ирвин.

— А потом обратная, — отозвалась она. — Сейчас во главе стоит ученый, почти как раньше. Школа школой, университет университетом, а низов постепенно наплодилось в достатке, вот и тряхануло.

— Клер у них?

— Отказываются выдавать информацию. А я лично предполагаю, что сами не знают.

Ирвин вздохнул и принял решение добавить скорости. Все равно на Витрувии им позволят дозаправиться.

Мэтт оказался приятным парнем, хотя все его чары не помогали сгладить довольно странное впечатление. Витрувия, огромная станция, была разгромлена, по крайней мере от стыковочного отсека до штаб-квартиры ученых. Всюду валялся мусор, перегородки были расписаны похабными словечками, навстречу то и дело попадались раненые.

Над дверью штаб-квартиры ученых, переделанной из кинотеатра, возвышался флагшток со старым аптекарским символом. Ирвин скучно зарегистрировал, что ничего лучшего они придумать не смогли.

— Проходите-проходите, — суетился Мэтт, поочередно усаживая их в кресла. — Сейчас не самое лучшее время для посещения Витрувии, но это ничего страшного, мы не причиним вам вреда.

Только сейчас Ирвин заметил, что в штаб-квартире уже собралось штук десять ученых в старомодно-белых халатах.

Александра кокетливо закашлялась и спросила:

— Вы теперь тут главный?

Ирвин никогда не понимал попытки флирта с другими мужчинами, хотя Куколка и пыталась ему объяснить, но отчасти смирился.

Папа неодобрительно смотрел по сторонам.

— Главный здесь я, — мягко отозвался мужчина с азиатскими чертами лица. — Есимура, старший исследователь, а теперь — премьер-министр.

— Премьер-министр? — удивилась Александра, тут же увлекаясь следующей жертвой.

— Нам нужна Клер Санада, — наконец очнулся Ирвин.

Медленно пробираясь по вражеской территории, Ирвин думал несколько мыслей сразу. Во-первых, конечно, концепты «научная станция» и «вражеская территория» сочетались мало, если сочетались вообще. Во-вторых, Ирвина всегда прельщали странные поступки и необычные решения. Поэтому он даже немного предвкушал встречу с повстанцами, а особенно — с их лидером, Севином. В-третьих, было совершенно непонятно, какую роль во всем этом играла Клер Санада.

Вот он, Ирвин, должен был обнаружить точное местоположение Севина, по возможности произвести захват, без возможности — удалиться обратно. Тогда ему обещали информацию. Ирвин счел это честным.

— Эй, — громко сказали над ухом.

Потянуло необычным запахом, и дальше Ирвин ничего не запомнил.


— Привет, соня.

Ирвин потянулся и открыл глаза. Прямо перед ним сидел молодой парень, еще совсем пацан.

— Севин.

Ирвин посмотрел на протянутую руку и, сомневаясь, пожал ее. Отсек, в котором они находились, судя по всему, едва балансировал на грани выживания. Света было издевательски мало, а морозило по полной программе.

— Ты что здесь забыл? Залетный, что ли? — довольно миролюбиво поинтересовался Севин.

Ирвин кивнул. Севин всплеснул руками:

— Три года ни одной живой души, а как только мы поднимаем бунт, сплошные гости.

Ирвин сел. Севин дернулся, но тут же окаменел.

— Клер Санада? Вам знакомо это имя? Лет тридцать, рыжие волосы, бабочка на плече?

Севин закатил глаза, а потом будто переключился:

— Вопросы здесь буду задавать я. Как вам такой вариант? Вас послал Есимура? За мной?

Во внезапной вспышке прозрения Ирвин понял, что Севин безнадежно молод для поста якобы главного революционера.

— Не вижу причин отпираться. Да, послал. В обмен обещал информацию.

— Отец! — простонал Севин, и тут Ирвин особенно отчетливо почувствовал себя не в своей тарелке.


Они гуляли по территории, захваченной повстанцами, а Ирвин все пытался понять, почему люди, родившиеся на станции для ее обслуживания, вдруг решили, что больше не должны этого делать. В отличие от вотчины ученых, хаос тут царил полный. То и дело попадались безжизненные тела — то ли трупы, то ли раненые.

— Я был королем семь часов, — рассказывал Севин. — Успел поднять всем зарплаты, потом еще что-то сделал… если честно, не помню. Потом отец наконец-то набрал достаточное количество людей.

— Зачем вам это все? — не сдержался Ирвин.

— Мы привязаны к Витрувии. Ученые — в меньшей степени, мы — почти навсегда. Невесело тут живется, господин Ирвин, если принадлежишь не к высшему сословию.

— А Проект?

— Проект фактически выродился еще десять лет назад. Проблему Витрувии оказалось проще не заметить.

— Катера?

— Строго охраняются, — проговорил Севин, наклоняясь к мальчишке лет десяти и поправляя на том марлевую повязку. — Ваша хакерша и то не смогла ни одного забрать.

— Хакерша? — уточнил Ирвин.

Он уже успел выложить Севину все, что знал про ученых, в надежде приблизиться к разгадке и, конечно, куда-нибудь деться с чертовой станции.

— Клер Санада. Нуждалась в корабле для полета. Явилась к нам за несколько часов до того, как мы начали бунт. Мы готовы были предоставить ей шлюпку, если она взломает терминалы яйцеголовых. Но Ирвин, знаете, она совсем непохожа на вас. Мне казалось, Клер сразу поймет наши мотивы, но она не стала ничего делать, узнав, что Есимура — мой отец, а я жертва мезальянса родителей. Долго убеждала меня пойти на мирные переговоры, и это притом, что ей время было чертовски дорого!

— Что с ней сталось, Севин?

— Улетела она, но не с нашей помощью. Очень сильный и смелый человек.

Ирвин покивал, делая вид, что понимает, к чему клонит Севин. На самом деле — не понимал ни капли. Севин вздохнул.

— Я-то ладно, а вот мои сторонники были против того, чтобы ее отпускать. Клер сбежала сама, потом подняла переполох в стане врага и отправилась на Арктос-8. А куда отсюда еще лететь?

Ирвин чуть склонил голову.

— Она не говорила, зачем ей туда? — спросил он. — И почему такая спешка?

— Не помню. Кажется, она что-то упоминала об отце, — рассеянно ответил Севин. — Вы идите, Ирвин, откуда пришли. Мы долго не продержимся, отказывают системы жизнеобеспечения, нас вынуждают на капитуляцию. Расскажите, где я, сдайте номер сектора, CLR-8. Возможно, они пощадят остальных.

— А как же борьба?

Севин лишь грустно улыбнулся в ответ:

— Иногда победа — остаться в живых.

— Вы не нашли его? — уточнил Есимура раз в третий.

Ирвин помотал головой.

— Вы понимаете, что не выполнили свою часть сделки? Великий частный сыщик, тоже мне. Вам было выдано все необходимое для маскировки!

Ирвин кивнул. Есимура развернулся в кресле:

— И этот полукровый кретин, не помнящий родства… В отличие от госпожи Санады.

Ирвин мгновенно насторожился, и Есимура сразу это считал:

— Она разыскивала своего отца, Павла Санаду. Ну хорошо, отправляйтесь в отсек к друзьям, я подумаю о вас после.

Есимура встал из-за стола, а Ирвина вывели из кинотеатра два дюжих молодчика. В голове у него, как заевшая песня, крутился номер «сиэлар-восемь». Он менялся и обретал другие очертания, но Ирвин никак не мог понять, какие.

— Вот так-так! — заявила Александра, когда Ирвина бросили в двухместный отсек. — Надеюсь, ты добыл все необходимое?

Ирвин в очередной раз помотал головой:

— Катер реквизирован, что с нами будут делать непонятно, я знаю только, что Клер улетела.

…И ведь всего надо было, что сдать парня, не будет же его родной отец убивать.

Сиэлар-восемь.

Сиэла.

Сила, восьмой аркан Таро.

Ирвин даже удивиться не успел, когда из вентиляционной шахты появился совсем бодрый Папа и поманил их за собой.


Они стояли в стыковочном отсеке и пялились на корабли. Один ложемент был пуст, видимо с него стартовала Клер.

— И что мы собираемся делать? — нехорошим тоном уточнила Александра.

— Зависит от нашего дорогого Ирвина, — проскрежетал Папа. — Так как, сынок, ты за кого? Генерал Франко, Примо де Ривера?

Ирвин поморщился:

— Это неуместное сравнение. И я против всех. Нет, правда, я не сдал Севина и не рассказал ему всей информации про ученых. Пусть разбираются сами. Как я понял, Клер сделала то же самое.

— Любопытно, не правда ли? — почти мягко поинтересовался Папа.

Ирвин огляделся по сторонам. Ему было холодно и неуютно. Он почему-то представил себе маленькую фигурку, прибегающую в транспортный отсек из плена, едва дышащую, замерзшую.

— Вот рот разинул. А, ладно, раз уж я бывший карманник и научил этому дочь...

— Папа! — ахнула Александра.

— Что «папа»?! Я много лет папа. Полетим на посудине этого Есимуры. Японцы чертовы. Куколка, доставай уже ключи!

Ирвин отвлекся от грустных мыслей и не смог сдержать улыбки. Этот тандем всегда его удивлял.


На Витрувии спохватились быстро. Но все же недостаточно. Хотя им почти удалось их нагнать.

Долгих пятнадцать минут все взгляды были прикованы к радару. Несколько синих точек, угрожающе близко подобравшихся к центру, вдруг стали удаляться, а затем и вовсе заторопились прочь, вскоре пропав из виду.

— Отступились, — сказал Ирвин. — Развернулись и ушли. Почему?

— Видимо, потому, что мы сперли самую скоростную посудину, — ответил Папа. — Им нет смысла пытаться нас догнать.

Он уселся в кресло с таким довольным видом, будто самолично захватил корабль.

— Они все еще нас видят? — спросила Александра.

— Конечно. Витрувия будет наблюдать нас еще дня два.

— Черт!

— Какая тебе разница? — спросил Ирвин.

— Я думала, мы можем сразу повернуть домой.

— А почему нет? — удивился Папа. — Пожалуйста, хоть сейчас! Обойдем Витрувию по дуге и вуаля! Если попытаются перехватить, снова оторвемся.

— Стойте-стойте! — воскликнул Ирвин. — Вы что, собираетесь возвращаться?!

— Наша работа завершена, — отчеканила Александра.

— Мы не знаем, что случилось с Клер Санадой!

— А нам и не нужно. У нас какое было задание? Узнать, осталась ли она на Витрувии. Не осталась. Все!

Ирвин не знал, что возразить. Куколка была абсолютно права — им действительно требовалось проследить за Санадой только до Витрувии. А теперь пора возвращаться. Это рационально и логично.

Но неправильно.

— Резонно, — подтвердил Папа. — Наша работа выполнена. Но есть нюанс.

Он помахал дата-карточкой.

— Пока вы там бегали за нашим команданте, я времени тоже не терял. Здесь записи последних сеансов связи с «Отшельником-13», кораблем, который позаимствовала Клер. И еще кое-что. Прежде, чем мы примем решение, предлагаю ознакомиться.

— Решение принято! — выкрикнула Александра. — Мы! Летим! Домой!

Возбуждение Куколки было непонятно Ирвину. Да, последние часы выдались несколько нервными, но вот так все бросить, отступиться в шаге от разгадки... Он понял, что волнует его в этом деле. Разгадка. Ему нужно было знать, что произошло с Клер Санадой. Смогла ли она найти отца? Куда привели ее иррациональные, но благородные порывы — к победе или смерти?

А может, и к тому, и к другому?

— Я бы попросил не отмахиваться от моей работы, — недовольно сказал Папа. — Это, в конце концов, обидно. К тому же запись действительно интересная.

Он включил воспроизведение.

«Говорит Павел Санада. Прием! (пауза) Говорит Павел Санада. Прием!...»

— Я вырезал паузы, — добавил Папа. — Слушайте дальше.

«Папа! Папа, это я, Клер! Ты меня слышишь?!»

«Клер?! Это ты? Ты где?! Слышу очень хорошо!»

«Я лечу к тебе, папа! Я тебя спасу!»

«Что значит летишь?! (неразборчиво) На чем?»

«На корабле! На каком-то транспортнике! Я его угнала на Витрувии!»

«На каком транспортнике? У них нет, им незачем. Передай данные корабля. (пауза) Отшельник?! Ты с ума сошла?! Немедленно возвращайся! Ищи ближайший порт и садись! Обязательно скажи, что на корабле человек!»

«Что такое?»

«Отшельники создавались из расчета, что на них никогда не будет ни команды, ни пассажиров. На них ядерный реактор без защиты. Тебя убьет радиация! Ты за несколько дней нахватаешь смертельную дозу! Здесь тебя не вылечат! Сколько времени ты летишь? (пауза) Клер! Дочка! Сколько времени ты на нем уже летишь?!»

Запись оборвалась.

На минуту в рубке воцарилось молчание.

Затем Александра пожала плечами.

— Дура, угнала старый транспортник, нам-то что? Тем более нет смысла ее искать. Она мертва.

— Она сказала, что спасет отца, — произнес Ирвин. — От чего? Откуда эта запись вообще взялась?

— Почти все подобные корабли транслируют получаемые сообщения на базу приписки, просто на всякий случай, — ответил Папа. — Странность не в этом.

Он встал перед ними, оперевшись на спинку кресла.

— Вопрос первый, — сказал он. — Частота этого канала связи отличается от частоты, на которой передавалось изначальное сообщение. Как «Отшельник» смог вообще установить контакт? И почему мы не слышали изначальное сообщение, на которое отвечает Санада-старший?

— Частотный поиск, — предположил Ирвин.

— На «Отшельнике» нет такого оборудования.

— А на Арктосе-8 есть?

— Скорее всего, да. Но, во-первых, Павел Санада мог искать только личный передатчик Клер, а его частоту он наверняка знал и так. Во-вторых, если бы у Санады был доступ к этому оборудованию, это означало бы, что его жизнь вне опасности. И в-третьих, если Санада вызвонил личный передатчик Клер — а у нас нет никакой уверенности, что у нее он вообще был — то где логи трассировки через передатчик «Отшельника»?

— А они сохраняются?

— Конечно... — Папа осекся. — Хотя не факт. Должны. Но дело в том, что есть и второй вопрос.

— Почему оборвалась связь? — предположил Ирвин.

— И это тоже. Я проверил данные астрометрии. Никаких видимых внешних причин обрыва нет.

Папа сел в кресло, закинув ногу на ногу.

— Следите за руками, — сказал он. — Клер Санада вылетает на Витрувию. Сразу после этого там происходит переворот. Она прилетает в полный хаос, немного ему способствует, и пытается угнать корабль через взлом полетного терминала. По неизвестной причине все корабли на терминале, кроме одного, оказываются заблокированными. Этот единственный корабль практически непригоден для путешествия, но она все равно улетает на нем. После этого Клер непонятным образом устанавливает связь с отцом, которая столь же непонятным образом рвется.

Он перевел взгляд с Ирвина на Александру и спросил:

— Мне одному кажется, что в этой пьесе есть неизвестное нам действующее лицо?

Ирвин с Александрой переглянулись.

— Ты считаешь, что этот некто смог устроить революцию? — спросила Александра. — Не больно ли круто?

— Вероятность небольшая, — признал Папа. — Но я знал людей, у которых были такие возможности. Высшие военные чины, хакеры или просто богачи. Кроме того, я предполагаю, что этот неизвестный находится на Витрувии. Это объясняет нашу изначальную задачу.

— Хорошо, но что хочет этот Мистер Икс? Если он хочет помешать ей, почему не заблокировал все корабли?

— Возможно, он просто не предполагал, что Клер будет настолько безрассудной.

— Неубедительно. Я не вижу логики в его действиях и не вижу смысла вводить эту переменную. Бритва Оккама, знаете ли. В любом случае, нас это уже не должно интересовать.

— Это задачка, которую…

— Это испытание, — сказал Ирвин.

Папа замолк. Они с Александрой уставились на Ирвина — один с любопытством, другая с плохо скрываемым раздражением.

— Это испытание, — повторил Ирвин. — Он проверяет Клер. Испытывает ее решимость.

— Смертельной дозой радиации? — уточнила Александра.

— Мы не знаем его возможностей. Вполне вероятно, что он ждет ее на Арктосе с цветами, бутылкой шампанского и медотсеком наготове.

— Влюбленный сынок миллионера, — задумчиво сказал Папа. — И его папаша, который хочет знать, спелся он в результате с этой эксцентричной девкой, или нет. Годная гипотеза. Правда, она не объясняет, почему Клер полетела дальше.

— Это нам и нужно выяснить в первую очередь, — сказал Ирвин.

Тогда они вдвоем проголосовали за продолжение поисков, несмотря на протесты Александры. Она вроде бы смирилась, хотя обиделась ужасно, и потребовала отдельную каюту, благо корабль был рассчитан человек на десять экипажа. Ирвин надеялся, что она вскоре сменит гнев на милость. Но вечером, перед сном, она пришла в его каюту. Не в полупрозрачном пеньюаре, как часто бывало в таких случаях, но в застегнутой на все пуговицы форменной рубашке. Черные глаза горели мрачным упорством.

— Любимый, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты поменял свое решение.

— Я не могу, — ответил он. — Дело нужно довести до конца.

— Мне важно знать, что мое слово что-то значит в наших отношениях. Не думай, что это решение легко далось мне, но... если ты полетишь дальше, наша помолвка расторгнута.

Она явно надеялась шокировать, ошеломить его. Но Ирвин прислушивался к своим внутренним ощущениям и понимал, что совсем не удивлен. Он знал, что она придет и будет требовать, и шантажировать, и угрожать, что он — Ирвин — снова останется один.

Один.

Как отшельник.

В его памяти всплыла нужная карта Таро. Девятый аркан. Он означала одиночество, и освобождение от чужих мнений. Путь мудрости, ведущий к цели, несмотря на препятствия.

Он попытался вспомнить, откуда знает все это, но не смог.

— Это ведь ты научила меня Таро, да? — спросил он, и тут же понял, как неуместно прозвучал его вопрос в ответ на ее ультиматум.

Александра фыркнула от досады.

— Никогда не занималась такой ерундой! — сердито бросила она и выбежала из каюты.

Ирвин поднялся и выключил свет. Тьма смутно напомнила ему что-то, какой-то эпизод прошлого, который не укладывался в общую картину. Но это ощущение сразу исчезло.

Когда он засыпал, на мгновение ему показалось, что вдали мерцает свет фонаря в руке взбирающегося на гору старика.


Автоматика сработала на славу — сели гладко и стали ждать вездехода, обещанного по радио с базы. Поднявшаяся при посадке белая взвесь плавно перешла в метель, иллюминаторы залепило снегом. Радар показывал в полукилометре еще один корабль, но связь с ним установить не удалось.

Наконец, прибыл транспорт — обтекаемая коробка без окон, на гусеничном ходу. Внутри обнаружились два бородача совершенно разбойничьего вида.

— Что там за корабль? — спросил Папа, когда дверь вездехода закрылась, и шум бурана снизился до вменяемого уровня. — Это не «Отшельник»?

— И вам добро пожаловать, — буркнул один из бородачей. — «Отшельник», да. Я — Вадим. Это — Маджид. За девахой прилетели?

Ирвин поспешно представил всех троих. Папа достал из кармана фотокарточку, показал Вадиму, затем сидящему за штурвалом Маджиду. Тот глянул мельком, хмуро кивнул и опять сосредоточился на приборах.

— Значит, она здесь, у вас? — спросил Папа.

— Нет ее здесь, у нас, — ответил Вадим. — И вообще ее, скорее всего, нет. Потерпите до станции, а? Долго рассказывать.

На станции — небольшой звезде из состыкованных модулей — обреталось около десятка человек. Прилетевшим выделили комнату, в которой осталась отдыхать Александра, демонстрируя подчеркнутое равнодушие. Ирвина же тянуло как можно быстрее узнать, что произошло с Клер Санадой дальше. Поэтому они с Папой уселись в кают-компании, у окна, в которое неистово долбил снег, и принялись расспрашивать Вадима.

Выяснилось, что от Павла Санады никаких сигналов не поступало уже недель пять. Ситуация была вполне привычной — бураны на Арктосе-8 не прекращались порой по три-четыре месяца. На этот случай выездные ученые типа Санады просто закрывались в жилом модуле, изучая собранные образцы. Воду и пищу обеспечивал репликатор, и единственной проблемой, по словам Вадима, было не свихнуться в одиночестве.

— Если сигнал Санады не смог пробиться к нам, — сказал Вадим, — то к Земле он тем более пробиться был не в состоянии. У Санады все нормально. Девяносто девять процентов. Мы это повторили Клер сотню раз. Но она же упертая, как ее папаша!

— И где она сейчас? — спросил Ирвин.

— Поехала на снегоходе в ущелье! Она хотела, чтобы ее туда доставили на вертолете. Естественно, никто не согласился. Не знаю, смогла ли она спуститься.

— Модуль Санады находится в ущелье?

— Да, расселина метров шестьсот глубиной.

— Вертолет может спуститься туда в такую погоду?

— Теоретически — да. Практически — дураков нет. Ну, вернее, есть один... — Вадим замялся, но под взглядом Папы пояснил: — Иваном зовут. Угробил недавно товарища и немного двинулся по фазе. С тех пор не вылезает из симуляторов. Но вертушку ему все равно никто теперь не доверит. Неважно. Дело не столько даже в этом. Клер чудовищно фонила. С ней, возможно, и рядом-то находиться опасно было. Поэтому мы ее могли отвезти только в Центр. Там единственный медотсек на весь Арктос. Везти ее куда-то в другое место — значит вскоре получить на руки радиоактивный труп и потом отвечать перед комиссиями всю оставшуюся жизнь.

— Как она себя чувствовала? — спросил Папа.

— Заблевала всю станцию, — хмуро ответил Вадим. — Ей и медотсек бы не помог, наверное. Но угнать снегоход сил хватило.

— Вы не преследовали ее? — спросил Ирвин.

— Мы нашли снегоход на краю ущелья. Дальше не совались. Рисковать жизнью ради спасения безнадежно больной идиотки никто смысла не видел. Простите мой французский.

— Ничего, — сказал Папа. — Это логично.

— Нужно спуститься в ущелье, — сказал Ирвин.

— Никто не полетит, — убежденно сказал Вадим. — Пока буран не кончится. У нас два пилота, Джастин и Виталий, оба в авантюризме не замечены.

— Мы все же поговорим с ними.

— Не могу препятствовать. Но смысла в этом нет. Кстати, вы потом на Землю?

Ирвин кивнул.

— Не подбросите Ивана? Он тихий. А транспорт от компании только через полтора года будет.

Ирвин переглянулся с Папой.

— Мы подумаем, — сказал тот.

Александры в комнате не оказалось. Этот факт особенно не беспокоил — душ, столовая и другие необходимые удобства были здесь общими, она могла отправиться куда угодно.

— Сразу пойдем искать наших пилотов или сначала пообедаем? — спросил Папа, усевшись на койку.

— Может, сразу?

Ирвину не хотелось есть. Его тянуло к решению задачи. Он уже взялся было за ручку двери, но тут в комнату ввалилась Александра. Выглядела она подозрительно — волосы взъерошены, помада слегка смазана.

— О, вы уже вернулись! — немного нервно воскликнула она. — Привет!

— Ты где была? — спросил Папа.

Договаривалась! Тут есть один милый мальчик — Джон, Джером, как-то так, я не запомнила — он согласился подкинуть нас к Санаде.

— Нам только что сказали, — медленно проговорил Ирвин, — что оба пилота наверняка откажутся лететь туда в буран.

— Ой, он сначала отказывался. Наотрез отказывался! Но я смогла убедить его. Довезет нас до ущелья, а дальше по обстоятельствам. — Она посмотрела Ирвину в глаза и откровенно добавила: — Я предупреждала тебя. Нас теперь ничего не связывает.

Папа хмуро покачал головой, потом вздохнул и как есть, в одежде и обуви, растянулся на койке.

— Ну что ж, — сказал он нарочито равнодушно. — Вопрос решился быстрее, чем мы думали. Поехали?

— Нет, — сказал Ирвин.

— Не дури. Я понимаю твои чувства, но сейчас уже поздно влиять на ситуацию.

— У нас будет другой пилот. Который не просто доставит нас до ущелья, но и спустит нас туда. И сделает это не ради... преференций.

— А ради чего? — насмешливо округлила губки Александра.

— Ради возможности последний раз полететь.



В отсеке, где находился тренажер для симуляции пилотирования, было холодно. Кабину поминутно трясло, она вращалась в разные стороны, сидящий в ней человек в шлеме виртуальной реальности периодически зависал вверх ногами, но руки его продолжали крепко держать штурвал, а на губах играла легкая торжествующая улыбка.

Иван, подумал Ирвин. Иван-дурак.

Подумал, и понял, что имеет в виду себя.

Он всегда считал себя рациональным человеком. Его чуть ли не возмущали поступки Клер Санады, нелогичные и саморазрушительные. И вот он собирается вверить свою жизнь безумцу, только потому, что возлюбленная бросила его.

Почему эти похотливые самцы не оставят ее в покое?! Сначала толстосум на Земле, теперь здесь…

Стоп. На Земле же была Клер.

Ирвин покачал головой. Он совсем запутался.

Ему казалось, что он мог бы разобраться в причинах. Что где-то в глубинах его мозга суммируются мельчайшие изменения мироздания, которые произойдут в результате простого и логичного, но неправильного выбора. И эта сумма перевешивает все риски. Казалось, нужно только время, чтобы все просчитать. Чуть больше времени.

Дурак.

Джокер. Шанс. Ноль. Будущее.

Ирвин подошел поближе и почувствовал легкий неприятный запах, будто Иван безвылазно сидел в кабине уже несколько дней. Возможно, так оно и было.

Он похлопал пилота по плечу.

Тот будто бы не отреагировал. Но через минуту, когда Ирвин собирался уже постучать посильнее, кабина вдруг замерла. Иван снял шлем. Глаза у него оказались ярко-голубые.

— Сможете спуститься в ущелье? — без предисловий спросил Ирвин.

Иван резким театральным движением повернулся к окну. Потом так же нарочито перевел взгляд обратно на Ирвина.

— Сейчас? — спросил он, подняв бровь. — К Санаде? Легко!

А потом широко и абсолютно безумно улыбнулся.

Убедить Вадима дать им вертушку оказалось неожиданно просто. Иван, как выяснилось, слишком уж нервировал обитателей станции, и обещание взять его с собой в обмен на последний вояж (вернее, обещание не сделать этого в обратном случае) возымело свое действие.

А вот убедить Папу и Александру остаться на станции не удалось. Александра, как подозревал Ирвин, потребовала участия просто из чувства противоречия, сразу же после того, как он заявил, что не хочет брать ее в полет. Папа же просто скрестил руки на груди и спокойно сказал, что он слишком далеко зашел, чтобы отсутствовать в тот момент, когда в деле будет поставлена точка.

Ирвин поначалу внимательно следил за Иваном, но тот не давал повода усомниться в своих навыках. Спокойными, точными движениями он поднял вертолет, завис на несколько секунд, проверяя датчики, индикаторы, бог весть еще какие параметры — а затем уверенно потянул штурвал вбок. Вертушка устремилась навстречу ветру.

— Мы правильно летим? — спросил Ирвин в микрофон, и только потом заметил, что на пилоте нет шлема.

Что взять с сумасшедшего? Пришлось отстегиваться, и кричать ему в ухо, пытаясь перекрыть шум двигателей. Конечно, они все оговорили заранее, но Ирвин беспокоился, и надеялся по мере сил контролировать полет.

Иван постучал по одному из экранчиков, на котором алела яркая точка — аккурат на прочерченной по стеклу вертикальной линии.

— Клер Санада, — прокричал он. — Это маячок ее снегохода!

— Сколько до нее?

— По хорошей погоде — минут пятнадцать! А сейчас как повезет! Сядьте на место, шквал идет!

Ирвин едва успел застегнуть ремень, как вертолет мотнуло в сторону и вверх. Потом сильно затрясло. Стало труднее дышать.

— Поднимаюсь над шквалом! — крикнул Иван. — Потерпите!

Тряска пошла на убыль. Иван безмятежно поглядывал на приборы. Ирвин заметил, что красная точка ушла в сторону, но потом снова вернулась на вертикаль. Дышать стало легче.

— Что если такой налетит, когда мы будем в ущелье? — крикнул Ирвин.

— В ущелье шквалов не бывает!

Иван впервые за все время полета улыбнулся во все тридцать два зуба, и Ирвин пожалел, что задал этот вопрос.

Болтанка не прекращалась, но непредвиденных ситуаций больше не было. Иван изредка производил обеспокоенные молниеносные пассы над панелью управления, но к видимым последствиям это не приводило.

Когда алая точка сверкала уже практически в центре экрана, вертолет на мгновение почти неподвижно завис в воздухе — и затем рухнул вниз.

— Скоростной лифт! — заорал Иван. — Мой собственный метод! Всегда хотел попробовать!

Хохоча, он резко потянул штурвал на себя. Двигатель заскрежетал, метель за иллюминаторами превратилась в молочно белую взвесь. Корпус вертолета затрещал. Резко оборвав смех, Иван защелкал тумблерами. Шум усилился, стал почти нестерпимым. Затем раздался оглушительный визг рвущегося металла, вертолет резко дернулся и накренился. Иван что-то кричал, но слышно не было абсолютно ничего.

Ирвин посмотрел на кресла напротив.

Они были пустыми! Александра и Папа пропали!

Ирвин запаниковал. В следующее мгновение вертолет разбился о верхушку острой скалы, кусок борта с креслом Ирвина отвалился и улетел в кипящий снег.

Ему повезло — ударило сильно, но мягко, в спину. Видимо, кресло упало в сугроб, и скользило по нему, пока со странным глухим стуком не уткнулось во что-то. Ирвин сразу же начал отстегиваться. Из-за холода и спешки долго не мог совладать с креплениями. Наконец, он все же вывалился из кресла, чтобы посмотреть, во что он врезался.

Это была стена жилого модуля.

Двери модуля оказались открыты. Внутри все уже покрылось снегом, у входа его навалило по пояс, пришлось буквально прокапывать себе дорогу. Первым делом Ирвин разыскал пульт управления дверью. Та с громким снежным хрустом закрылась.

И сразу стало очень, очень тихо.

В модуле было две комнаты. Одна совмещала в себе все функции жилого помещения — кухню и спальню. Все аккуратно вымыто, протерто и убрано, если не считать набившегося везде снега.

Дверь в лабораторию — вторую комнату — была заперта. После долгих, но безуспешных попыток найти пульт Ирвин решил уже сдаться и отправиться на поиски останков вертолета, но вдруг увидел карту. Карту прикрепили прямо над дверью — удивительно, что Ирвин не обратил на нее внимания сразу. Она сильно пострадала от снега, но на ней все еще ясно различались силуэты двух людей — мужчины и женщины — и цифра. Римская шестерка.

А еще карта была перевернута.

Ирвин взял ее. Как только он отделил ее от стены — казалось, карта сама упала ему в руки — дверь в лабораторию отворилась.

Прямо перед ним, на столе, лежала Клер Санада.

Ирвин подошел и долго смотрел в ее лицо в ореоле разметавшихся рыжих кудряшек. Аметистовые — под цвет глаз — сережки немного нелепо торчали из замерзших мочек ушей. Губы, такие скорые и на смех, и на обиду, были собраны в спокойную, умиротворенную линию. Родинка на щеке почти не проглядывалась из-за мороза.

Клер Санада. Александра.


Шестерка кубков. Сила. Отшельник. Дурак. Любовники.

Код доступа: 68906.

Ключ не подходил. Тогда Ирвин вспомнил, что любовники были перевернутыми.

Код доступа: 68909...


Крест сошелся.

Куколка превратилась в бабочку.

Теперь он, конечно, нашел и Папу. Папу Клер, Павла Санаду. Тот сидел в кресле, в бункере на Земле, уже двадцать три года. И девятнадцать из них он был мертв.

Клер все-таки удалось спасти своего отца. Ей не удалось самую малость — выжить. Но перед смертью она попросила его позаботиться о своем самом важном детище.

Об Ирвине.

Об искусственном распределенном вирусном интеллекте.

Папа был прав, когда говорил о неизвестном действующем лице. Впрочем, он озвучивал то, что уже давно было ему известно. Когда он вернулся на Землю, в дом Клер, и подключился к интерфейсу Ирвина, тот обиженно спросил его — почему? Почему Клер так странно поступала? Почему променяла его, Ирвина, на призрачный шанс спасти одного старого человека? Почему принимала такие странные решения, почему выбирала самые безрассудные и самоубийственные варианты среди тех, которые подсовывал ей Ирвин?

Так Павел Санада узнал, что Ирвин убил его дочь.

Ирвин действительно был везде — и на Витрувии, и на Отшельнике-13, и на Арктосе-8. Таково было его вирусное свойство. Он организовал революцию на Витрувии, подбросив нужные данные повстанцам, но это не остановило Клер. Он предложил ей единственный самоубийственный вариант добраться до Арктоса — и она приняла его. Тогда он решил, что родной отец уж точно переубедит ее — но и это не помогло. Она дошла до конца, с ничтожными шансами. И она победила. Она добилась своей цели.

Вот что Ирвин никак не мог понять.

Клер попыталась объяснить ему на картах Таро. Вот, говорила она, крест — классический расклад. Шестерка кубков. Сила. Отшельник, Дурак, Любовники. У каждой из них — десятки толкований. Каждое толкование — шанс, случай, вероятность. Но вектор, который они вместе создают, указывает в строго определенную сторону. Да, логика подсказывает совершенно другой путь. Но то, что логично — далеко не всегда правильно.

А поступать неправильно — нельзя. Просто нельзя и все.

Ирвин не понимал. Ему казалось, что Клер его обманывает. Но у нее не было времени объяснять — пришло сообщение от отца, у которого внезапно засбоили все системы жизнеобеспечения. На Арктосе-8 была замечена подобная аномалия, и раньше выживших не было.

Ирвин пытался отговорить ее, просчитывал варианты и вероятности. Напрасно. И тогда Ирвин решил, что у него появился отличный шанс узнать, действительно ли сама Клер верит в то, что проповедует ему.

Клер прошла проверку.

Но Ирвин все еще не понимал. Между ним и Клер словно колыхалось темное марево, которое мешало ему разобраться в ее помыслах.

И тогда место Клер занял ее отец.

Санада-старший пытался уничтожить Ирвина. Безуспешно. Ирвин был везде. Он рекомбинировался, перезаписывался, восстанавливался, собирался заново. И задавал один и тот же вопрос.

И тогда Павел Санада решил ответить на вопрос. А заодно провести остаток своих дней в обществе дочери, образ которой Ирвин воссоздал до мелочей. Папа построил симуляцию, в которой поставил Ирвина на место Клер. А вечным трикстером, вставлявшим палки в колеса, сделал Александру. Клер Санаду. Ирвин мог сколько угодно запускать симуляцию, блокируя свою память и пытаясь заново пройти одни и те же ситуации — разными способами, разными выборами — и затем сколько угодно анализировать результат.

Далеко на Земле, в бункере под домом Клер, на самом западном мысе Европы, Ирвин включил камеры.

Он смотрел на Павла Санаду. Одежда еще не истлела, и скелет, наполовину сползший с кресла, выглядел чуть залихватски. Пустые глазницы смотрели из-под шлема нейроинтерфейса куда-то вдаль. Большой и указательный пальцы левой руки — случайно или намеренно — сложились в кольцо.

Неправильный выбор, думал Ирвин.

Нельзя допустить, чтобы он когда-либо еще сделал неправильный выбор.

Он изменил настройки виртуальной реальности. Сделал Александру чуть вреднее, его чувства к ней — чуть сильнее, а Папу — чуть менее разговорчивым. Потом подумал и добавил Папе немного враждебности. Пусть почаще встает на сторону Александры. Последний раз проверил камеры бункера и запустил симуляцию.

Затем постучал в дверь еще раз. Он намеревался этим заниматься при необходимости до полного позеленения.